Знание человека, постигнутое с помощью разума, - это дань истине, тому идеальному, мыслимому закону, который через знание становится не противостоящим человеку, а принадлежащим ему. «Знание - это культура имманентности. Именно адекватность знания бытию с момента зарождения западной философии позволяет утверждать, что нам известно только то, что было нам давно знакомо, но забыто в глубине нашего Я. Ничто трансцендентальное не может затронуть наш разум, действительно расширить его границы. Это культура человеческой автономии и, вероятно, с самого начала глубоко атеистическая культура. Мысль о том, что равно мысли»(СНОСКА: Там же. - С. 90.  ).

Это знание глубоко одинокого разума (Я как разумного мыслителя), для которого нет другого, кроме того, что тождественно Я. Сущее становится принадлежностью бытия, Я человека переживает собственную силу воздействия как бесконечно великую. Культура знания и имманентности - это практика захвата, присвоения и удовлетворения.

Человеческая же природа такова, что в удержании вещи присутствует не только разум, но и чувство. Чувство диктует руке форму того, что удерживает рука, - художник узнает ее раньше, чем реально встретится с ней. Это иной - нетождественныйспособ придания смысла бытию. Это чувственная модельность культуры. В ней невозможно отождествление другого и внутреннего мира как в идеале имманентности, требуется новое понятие понятие «собственного тела». Того тела, которое в конкретном восприятии Я и не-Я возникает как выражение одного в другом обозначение значимости Я для не-Я и наоборот. Это событие можно считать источником всех искусств. Изначальное воплощение Я в другом - это проявление, которое получает в атеистическом знании западной культуры название духовной жизни.

Изначальная несводимость другого к Я создает проблему близости с нетождественным объектом, каким в первую очередь является человек для человека. Возникает вопрос о том, в какой системе значений рассматривать непохожесть человека на других людей.

Эта непохожесть и абсолютное разделение прежде всего проявляются в появлении лица человека перед другим конкретным лицом. В этом противостоянии лицу, в обоюдной смертности - признание и требования, касающиеся Я каждого человека; Я другого своей непохожестью являет собой призыв к смерти и призыв к ответственности одновременно - это вся тяжесть любви к ближнему, о которой с невыразимой тоской говорят все библиотеки мира. «В отличие от культуры знания, техники и искусства в этой культуре речь идет не о том, чтобы утвердить тождественность человеческого Я самому себе, поглотив другие природы или выразив себя в нем, но чтобы поставить под вопрос саму эту тождественность, неограниченную свободу и могущество Я, не лишив его неповторимости» (СНОСКА: Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. — С. 97. 360).