Если обратиться теперь к модели Ингве, построенной только на правилах переписывания структуры непосред­ственно составляющих, то совершенно очевидно, что этот аспект в ней менее разработан; мало того, что ограничено число типов предложений, которые эта мо­дель может порождать, но она к тому же может по­рождать и действительно порождает множество ано­мальных цепочек слов. Таким образом, по первому кри­терию, то есть по способности порождать все правильные предложения, и только их, трансформационная грамма­тика типа грамматики Хомского представляет собой бо­лее точное приближение к речевой продукции носителя языка.

Перейдем теперь к более строгому требованию о том, что модель порождения речи должна объяснить способность говорящего порождать не случайное, а кон­кретное предложение. На первый взгляд кажется, что преимущество на стороне модели Ингве, предназна­ченной специально для описания тех возможных опе­раций, которыми пользуется говорящий при порожде­нии предложения. Программа, состоящая из правил пе­реписывания, предусмотрена для порождения последо­вательности слов в реальном порядке, слева направо, причем последующие единицы хранятся в памяти до тех пор, пока не будут полностью декодированы. В ос­нове этого лежит предположение, что если говорящий имеет минимальные обязательства, чтобы закон­чить грамматически правильное предложение, переписы­вание единиц высших уровней с точностью до конкрет­ных слов необязательно прогнозируется до того, как говорящий дойдет до соответствующего места в предло­жении. Таким образом, делается попытка обойти неве­роятное предположение о том, что до произнесения первого слова предложения порождается полностью его грамматическая структура.

Хомский, напротив, совершенно игнорирует эту проб­лему, считая, что грамматическая теория языковой способности не должна одновременно служить моделью процессов порождения и восприятия речи. Оставляя на гремя в стороне вопрос о том, насколько такая точка зрения сочетается с прочими высказываниями Хомского относительно языковой способности, отметим следующий интересный факт: трансформационная модель типа мо­дели Хомского представляет собой более приемлемую основу для описания способности порождения речи, чем модель Ингве, более адекватная на первый взгляд бла­годаря линейному порождению слов слева направо.

Основная трудность, с которой сталкивается гипотеза Ингве, состоит в том, что каждая ветвь предложения переписывается независимо, то есть нет такой точки, где бы осуществлялось централизованное планирование со­держания или формы предложения. По мере разверты­вания линейного процесса порождения предложения сказуемое, NP, VP, N и другие символы извлекаются из кратковременной памяти, где они хранились, и затем переписываются по случайному принципу, независимо от того, какие слова предшествовали им в предложении. Трудно представить себе, каким образом в такой мо­дели может найти отражение предварительный выбор семантического содержания, или того, что «хочет сказать говорящий». Далее, допустим, что семантическое содер­жание уже каким-то образом выбрано, как же можно вообще осуществить выбор правил переписывания, мини­мизирующих обязательства, которые необходимо хра­нить в памяти? Ингве считает, что машина, на память которой накладываются те же ограничения, что и на человеческую, должна выдавать останавливающий сиг­нал «тревога», если глубина приближается к 7, то есть к семи символам, способным одновременно храниться в памяти. Это означает, что говорящий начинает якобы порождение предложения случайным образом, а затем внезапно должен круто изменить свое поведение, если превышаются пределы допустимой глубины. Второе ут­верждение Ингве состоит в том, что грамматические правила сами по себе содержат ограничения, предупреж­дающие превышение объема кратковременной памяти; такое предположение более вероятно, но должно быть еще формально разработано. Видимо, без знаний о структуре в целом очень трудно учитывать подобные факторы при выборе отдельного слова в предложении.