1) высокий интеллект, часто отождествляемый с высоким уровнем творческой одаренности;

2) полная уверенность во всесилии логического мышления и умение его осуществлять;

3) совершенные навыки экспериментирования, обеспечивающие оптимальный отбор надежных данных;

4) объективность и эмоциональная нейтральность, лояльность только по отношению к истине;

5) гибкость, заключающаяся в постоянной готовности изменить свое мнение (под влиянием фактов. - А. 70.);

6) скромность и личная незаинтересованность в славе и признании;

7) коллективизм, проявляющийся в готовности делиться знанием и вступать в кооперативные отношения с коллегами;

8) отсутствие категоричных суждений в тех случаях, когда факты недостаточны или неоднозначны (там же, р. 4).

Ученый, обладающий всеми этими качествами, по мнению М. Махони, больше напоминает святого, чем земное существо, и является мифическим персонажем (СНОСКА: По признанию этого исследователя, посягательство на «сказочный» образ ученого стоило ему дорого: восемнадцати отказов напечатать его книгу, трех доносов в Американскую психологическую ассоциацию и двух попыток его оттуда исключить (Mahoney, p. XIV). Но пальма первенства в ниспровержении этого образа принадлежит не ему, а, скорее всего, Д. Уотсону, опубликовавшему книгу под красноречивым названием «Ученые - тоже люди» (Watson, 1938)). С ним солидарна А. Роу, по мнению которой, субъект, скрупулезно соблюдающий основные нормы науки, выглядел бы как «рациональный автомат» (Roe, 1953, р. 230). А Б. Эйдюсон пишет, что если бы «сказочный» образ соответствовал действительности, «ученые были бы крайне мазохистичными, самоотрицающими людьми, напоминающими мучеников» (Eiduson, 1962, р. 108).

Но вернемся к Р. Мертону. Не желая видеть в ученых мучеников, он был склонен акцентировать в науке «силовой вариант» соблюдения ее норм - соблюдения их не в результате интериоризации, а под давлением научного сообщества, применяющего соответствующие санкции. Описывая основные нормы науки, он отдал должное и разнообразным «эффектам», которые едва ли были бы возможны, если бы эти нормы были интериоризованы большинством ученых, - таким, как «эффект Матфея» (чем больше имеешь, тем больше и приобретаешь), «эффект Ратчета» (достигнув определенной позиции, практически невозможно ее потерять) и др. (Merton, 1968, р. 76-77). Тем не менее рассуждения Р. Мертона оставляют впечатление, что соблюдение норм науки является правилом, а их нарушение - исключением. Его логика убедительна: ученые часто не прочь, скажем, исказить истину ради личного блага, но научное сообщество требует объективности, располагает различными средствами, позволяющими принудить к соблюдению норм науки, и поэтому они, как правило, соблюдаются.