«Я хочу быть...»

Понимаю, что у читателя неизбежно возникают вопросы. Первый: можно ли назвать такую консультацию семейной? Второй: а уместно ли присутствие ребенка, когда речь заходит о вещах, которые и взрослому-то слушать невмоготу?

Ответ на второй вопрос дал сам Витакер: «Важно понять, что дети без вреда для себя могут принимать участие в любых семейных разговорах. Я уверен, что при них допустимо говорить об убийстве, самоубийстве, разводе, измене, инцесте и так далее. И это их не травмирует — при условии, что терапевт действительно лично заботится о жизни этой семьи и действительно старается помочь, а не удовлетворяет свое любопытство порнографией чужой семейной жизни».

А консультация, несомненно, семейная. Только с одним уточнением: мы были свидетелями особого типа терапевтической воздействия — кризисной семейной психотерапии, которая направлена, в первую очередь, не на сохранение и укрепление семейных отношений, а на устранение суицидальных тенденций кризисной ситуации в настоящем и предотвращение возможности «ухода» в будущем (как у папы, так и у девочки).

Из своего опыта я знаю: повзрослевшие дети из таких семей порой пытаются «уйти». Как девочка Наташа. Папа ее до сих пор жив, мама — тоже. А с девушкой мне довелось работать после неудачного суицида. Вслушайтесь, как сильна в ней память детства с чувствами вины, безнадежности и нежеланности.

Наташа. Вот прямо картинка перед глазами... Я как будто в комнате, а она уходит... Мама, когда злилась (переходит на шепот, оглядывается по сторонам, прикрывает рот рукой), она всегда или уходила, или меня била и кричала: «Я тебя убью»... (Девочка внезапно встрепенулась.) Она меня очень любит. Папа ей всегда выговаривал, если что не так... Сама я виновата... Я упрямая, противности делаю...

Психолог. Ты хочешь сказать, что у вас с мамой сложные, запутанные отношения... Вы то ссоритесь, то миритесь...

Наташа (упрямо). Мне хотелось сделать ей больно... Чтобы она обратила на меня внимание. А то меня как будто нет на свете. Я хочу быть... Я виновата. Она меня очень любит. У нее кроме меня никого нет. А я не только ее люблю... (Внезапно девочка прикрывает рот рукой, еще ниже опускает плечи и говорит, как о великом преступлении.) Я папу очень люблю. Когда маленькой была, нравилось с ним играть. Мама видела, что нам хорошо вместе, давала мне «пощечинки», чаще словами. Но иногда и настоящую оплеуху... Страшно. Больно. Унизительно.