Джон. Вы хотите сказать, у него в голове существовало до этого две разных матери? Добрая фея-крестная и злая ведьма?

Робин. Похоже, что так. И теперь, в шесть месяцев, у него в сознании эти две поляризованные фигуры начинают совмещаться в одну.

Джон. И поляризованные, "крайние" эмоции ребенка по их поводу тоже начинают связываться воедино. Неуютное, мягко говоря, положеньице!

Робин. И болезненный поворот. Чрезвычайно тяжело обнаружить, что ненавидите того, кого любите.

Джон. Особенно, когда полностью зависите от матери.

Робин. Но тут есть и положительная сторона. С этого момента любовь меняется — "обогащается" заботой, любящей обеспокоенностью из-за близких: все ли с ними в порядке.

Джон. В противоположность корыстной любви, когда весь ваш интерес в них "упирается" будто в буфет — что бы такое взять...

Робин. Да. Ребенок делает первый шаг к более зрелому — "равнонаправленному" — чувству любви, когда заботятся друг о друге, потому что друг другом дорожат. Те, кто так и не встал на эту зрелую ступень, видят в иных людях "грудь" или "рожок", у таких одно стремление - "высосать". Наркоманы и тяжелые алкоголики существуют тем же стремлением, они "застряли" на ступеньке пятимесячного младенца. Или шизофреники... для них иные люди — объекты, то есть разрозненные голоса, губы, тела, мозги, груди, гениталии... Может беспокоить отсутствие мате-ринской груди, но заботиться можно о живой, настоящей, целостной матери.

Джон. Итак, ребенок четче прорисовывает мысленную карту мира и представляет свою мать и себя целиком, откуда в нем пробуждается способность испытывать неподдельную заботу о другом человеке. Эта способность дается ребенку ценой соединения для себя многих противоречивых чувств, существовавших раздельными в "параноидной" фазе. Процесс доставляет ему беспо-койство, особенно когда ребенок открывает, что ненавидит ту же, которую любит и от которой полностью зависим — свою мать.