Скорее же вниз, на землю, в Обыкновению, в семейный уют! Пойдем в кинотеатр «Заурядье» — хоть все видано-перевидано, зато тепло от людской тесноты и мороженое эскимо...

Всякий обыкновенец, не отдавая себе в том отчета, прекрасно чувствует, с ним собеседник внутренне или нет. Отсутствие не прощается. Почему-то вдруг, когда все мы стали стараться прибавить себе солидности, именно Академик продвинулся в отчебучиванин разных штук, словно бы отыгрывал недоигранное: то вдруг вскочит на стол, выгнет спину и мерзейшим образом замяукает, то преуморительно изобразит происхождение человека из червяка, или наоборот...

К нему перестали приставать бывшие доводилы, зато появилось нечто худшее — спокойное отчуждение.

Он пытался объяснить...

Как раз где-то в то время его озарило. Обрушилось, навалилось:

Н е ведаем, что творим — моя теперешняя формулировка, вернее, одна из классических. А у него, всего лишь подростка, — вундеркиндство было уже ни при чем — это было мысле-состоянием, мысле-ощущением, всеохватным, невыразимым, паническим. Все вдруг начало кипеть и тонуть в голове, какой-то всемирный потоп:

Не ведаем, что творим!

Слепы!

Слепы изнутри! не видим себя! Волны самочувствия, ткань общения — сплошная стихия, в которой барахтаемся, топя себя и друг друга,— вот так как-то могу это выразить теперь за него, менее чем приблизительно...

А между тем — и это пронзило! — существует и возможность прозрения —

Можно! —

видеть, понимать, совершенствовать! Можно видеть и можно ведать! И как можно скорее надо это увидеть, уведать, скорее!..

Несмотря на страсть к объективности, он был уверен, как все мыслящие мальчики, что лишь он один озарен высшим светом, что это предчувствие, предзнание, предсовершенство (как легко заменить «пред» на «бред») явилось ему в порядке исключения, а не правила. Темная вселенская ответственность возлегла на его плечи...

Ему казалось, и не без некоторых оснований, что все уже готово, что вот тут, в этой шишковатой коробочке, уже имеется пленка, на которой все-все отснято, все «почему» и «как» — только проявить... Казалось, что даже с непроявленной пленки можно кое-что прочитать: если хорошенько всмотреться туда, внутрь, то видны какие-то летучие линии и значки, что-то вроде нотной записи, бегущей по экрану, то самое, что при бессоннице или температуре, если только чуть-чуть надавить на закрытые веки, превращается в волшебный, управляемый легчайшими прикосновениями калейдоскоп,— сказочная, несравненная мозговая живопись... Всецветное царство наук и искусств, ясновидение, будни будущего...