Маленькая девочка тоже не ограничивается пассивным желанием быть любимой, она, подобно мальчику, хочет обольстить свою мать, призывая последнюю любить ее так же сильно, как любит она сама. Кристиана Оливир полагает, что мать не в состоянии “вожделеть” свою дочь, поскольку она сама когда-то была маленькой девочкой, тогда как мальчика, будучи женщиной, она “вожделеть” могла бы. Тем не менее, по личному аналитическому опыту мне известно, мать гораздо теснее сближается с дочерью, чем с сыном, поскольку ребенок одного с ней пола вызывает у матери большее доверие.

“Эдипову” стадию развития, продолжающуюся от трехлетнего до пятилетнего возраста девочке переносить гораздо легче. На этой стадии ее новая любовь к отцу – гетеросексуальная в отличие от прежней любви, носившей гомосексуальный характер. Для нее пришло время познать, что значит любить мужчину и быть им любимой, а это включает в себя в первую очередь трепетность, уважение, тактичность. Девочка ожидает по большей части приятных и многообразных нежных отношений, охотно идентифицирует себя с отцом, хочет походить на него, обогащая тем самым свою формирующуюся личность, что дает ей определенные преимущества в грядущей любви к мужчине.

Развитие мальчика происходит иначе. Если мальчик любит отца подобно тому, как прежде он любил мать, и желает, чтобы отец тоже отвечал ему взаимностью, то он испытывает чувства гомосексуальные. Однополая сущность данной любви, обусловленная биологическими факторами, непременно осложняет ее течение, поскольку бытует распространенное предубеждение против такого рода чувств. В связи с этим отец и сын всеми возможными способами избегают проявлений нежности, что сопровождается болезненным чувством неразделенной любви. Поэтому многие мальчики предпочитают фиксировать свое развитие на стадии первой любви к матери и впоследствии, уже повзрослев, бессознательно стремятся обрести в любимой женщине заботливую мать.

Неудача в первой и второй любви при всех половых различиях в том и другом случае связана с равноценной первичной травмой, в свете которой мать начинает казаться существом всемогущим, а сам ребенок – чем-то вроде придатка к этому существу. Очевидно, детское разочарование способно в дальнейшем ощутимо навредить любви. Однако если данный механизм будет нами осознан, то мы сможем избежать многих страданий. Именно в этом контексте следует интерпретировать противоречия, возникающие между любовью и здравым смыслом, о которых толкуют с античных времен по сию пору; драматизм, неизбежно сопровождающий любовь, является ее непременным функциональным элементом, порожденным разочарованием, пережитым в детстве.