Вундт причисляет эмпатию к элементарным процессам ассимиляции. /78- Bd.3. S.191/ Итак, эмпатия есть своего рода процесс восприятия, отличающийся тем, что некое существенное психическое содержание вкладывается при помощи чувства в объект, и объект тем самым интроецируется, - это содержание благодаря своей принадлежности к субъекту ассимилирует объект субъектом и до такой степени связывает его с субъектом, что субъект, так сказать, ощущает себя в объекте. Однако при этом субъект не ощущает себя проецированным в объект, но вчувствованный объект представляется ему одушевленным и говорящим из самого себя. Эта способность происходит оттого, что проекция переносит в объект бессознательные содержания, почему в аналитической психологии эмпатия обозначается  так же, как и перенос  (Фрейд), поэтому  эмпатия есть экстраверсия.

Воррингер  определяет  эстетическое  переживание в  эмпатии  так: "Эстетическое наслаждение есть объективированное наслаждение собой". /75- S.4/  Согласно этому, только та  форма прекрасна,  в  которую можно эмпатировать. Липпс говорит: "Лишь постольку, поскольку имеется налицо эта эмпатия, формы прекрасны. Их прекрасность есть не что иное, как это мое идеальное, свободное изживание себя в них". /79- S.247/ Согласно этому, та форма, в которую кто-нибудь не может эмпатировать, безобразна. Тем самым дано и ограничение теории эмпатии, ибо, как отмечает Воррингер, существуют такие эстетические формы, которые не отвечают эстетическому творчеству установки на эмпатию. Именно таковы восточные  и экзотические  формы искусства. У нас, западных людей, в качестве критерия художественной красоты с  давних  пор  по  традиции  утвердилось  "естественно-прекрасное  и естественно-верное", ибо  таков критерий,  характеризующий сущность  и греко-римского и вообще западного искусства. (Некоторые формы средневекового стиля образуют, конечно, исключение!)

Наша общая установка по отношению к искусству издревле является именно эмпатирующей, и прекрасным мы можем назвать лишь то, во что мы можем вчувствоваться.  Итак,  если  эстетическая  форма  объекта  является противожизненной, так сказать анорганической или абстрактной, то мы не можем вчувствовать в нее нашу жизнь, что мы, однако, всегда делаем, когда мы эмпатируем. ("То, что я эмпатирую, есть жизнь в самом общем значении". Липпс). Эмпатировать мы можем лишь в органическую, естественно-верную, стремящуюся к жизни фирму. И все же есть принципиально иная форма искусства, есть противожизненный стиль, отрицающий волю к жизни, отличающий себя от жизни и все-таки притязающий на прекрасность. Там, где  эстетическое творчество создает противожизненные, анорганические, абстрактные формы, не может быть уже речи о воле к искусству, порожденной потребностью в эмпатии, но  скорее  о  потребности,  диаметрально  противоположной  эмпатии, следовательно, о тенденции к подавлению жизни. "Полюсом, противоположным потребности к эмпатии, является стремление к абстрагированию". /75- S.16/ О психологии этого стремления к абстрагированию Воррингер говорит: "Каковы же психические предпосылки такого стремления к абстрагированию? Нам следует искать их в мирочувствии некоторых народов, в их психическом отношении к космосу. Тогда как стремление к эмпатии обусловлено счастливым, доверчивым, пантеистическим отношением людей к явлениям внешнего мира, стремление к абстрагированию является следствием великой внутренней тревоги человека, вызванной явлениями внешнего мира, и соответствует в сфере религии ярко трансцедентальной окрашенности всех представлений. Такое состояние мы хотели бы обозначить как чрезвычайно сильную духовную боязнь пространства. Когда Тибулл говорит: "Primum in mundo fecit deus timorem" ["Первым Бог создал в мире страх" (лат.).], то это самое чувство страха можно признать также источником эстетического творчества" .